Входная дверь оказалась слегка приоткрытой. Где-то внутри дома раздавался скрипучий звук радио. Я узнал монотонно-ритмическую ясность полицейских сигналов. Грантленд настроил свой радиоприемник на волну местной полиции.

Звуки радио заглушали мои шаги, и я двинулся вдоль края узкой полоски света, падавшей через порог. Сквозь приоткрытую дверь были видны мужские ноги. Мое сердце при виде их пропустило один удар, и еще один, когда одна нога зашевелилась. Пинком распахнув дверь настежь, я вошел.

Грантленд стоял на коленях, держа в руках тряпку в красных потеках. На ковре, который он усердно тер, пятна были более густого оттенка. Он вскинулся, словно зверь, на которого нападают сзади, но тут же замер, увидев в моей руке пистолет.

Он широко открыл рот, будто собирался закричать в полный голос, но не издал ни звука. Он закрыл рот. На его скулах заходили желваки. Он сказал сквозь стиснутые зубы:

— Убирайтесь отсюда.

Я закрыл за собой дверь. Коридор был полон запаха бензина. У противоположной стены рядом с телефонным столиком стояла галлоновая канистра с открытой крышкой. Вдоль всего коридора тянулись невысохшие пятна бензина.

— Она много крови потеряла? — спросил я.

Грантленд медленно поднялся на ноги, не сводя глаз с пистолета. Я похлопал его по карманам. Он был невооружен. Он прислонился к стене, опустив голову и скрестив на груди руки, подобно человеку, вышедшему холодной ночью на улицу.

— Почему вы ее убили?

— Я не понимаю, о чем вы говорите?

— Вы чуть запоздали с этим гамбитом. Ваша подруга мертва. Да вы и сами мертвец. Впрочем, услуги хорошего уборщика в тюрьме им всегда пригодятся. Может, вам сделать скидку, если будете говорить.

— Кто вы, по-вашему, такой? Бог?

— По-моему, Грантленд, это вы о себе так думали. Теперь большая мечта растаяла. Самое большее, на что вы можете рассчитывать, — на некоторое снисхождение со стороны присяжных.

Он уставился себе под ноги на испачканный ковер. — К чему мне убивать Зинни? Я любил ее.

— Разумеется, любили. Влюбились в нее, как только между ней и искомыми пятью миллионами долларов осталась одна-единственная смерть. Только сейчас Зинни опоздала на одну смерть. Ни вам никакой пользы, ни кому другому.

— Вам обязательно надо тыкать меня носом в это? — Голос Грантленда звучал тускло от послешоковой усталости.

Во мне зародилась искра сочувствия, которую я погасил. — Кончайте прикидываться. Если вы не сами ее зарезали, то покрываете убийцу.

— Нет. Клянусь, я никого не покрываю. Я не знаю, кто убийца. Меня здесь не было, когда это случилось.

— Но Зинни была?

— Да. Она устала и плохо себя чувствовала, поэтому я уложил ее в постель в своей комнате. Меня срочно вызвали к больному, и я должен был уйти. — По мере того, как он говорил, лицо его оживлялось, словно он увидел щель, в которую надеялся проскочить. — Когда я вернулся, ее уже не было в живых. Я обезумел. Единственное, что пришло мне в голову, — избавиться от крови.

— Покажите спальню.

Он неохотно оторвался от стены, служившей ему опорой. Я последовал за ним через дверь в конце коридора и оказался в освещенной спальне. С постели все было снято. Окровавленное постельное белье, простыни и электрическое одеяло лежали на полу в центре комнаты, а на них — охапка женской одежды.

— Что вы собирались с ними сделать? Сжечь?

— Скорее всего, — сказал он, скосив на меня затравленный взгляд. — Поймите, я ни в чем не виноват. Моя роль во всей этой истории была совершенно невинной. Но я понимал, что произойдет, если не избавлюсь от следов. Меня сочтут виновным.

— И вы, как всегда, захотели, чтобы виновным сочли кого-нибудь другого. Поэтому вы впихнули тело в автомобиль и оставили на окраине города, вблизи того места, где видели Карла Холлмана. Вы следили за его маршрутом, настроив приемник на полицейскую волну. А на тот случай, если он не попадется в ловушку, вы позвонили на ранчо и впутали слуг Зинни для собственного прикрытия.

Лицо Грантленда приняло свойственное ему желчное выражение. — Вы следили за каждым моим шагом, верно?

— Пора кому-нибудь этим заняться. Что за пациент, к которому вас срочно вызвали сегодня вечером?

— Не имеет значения. Вы его все равно не знаете.

— И опять вы не правы. Имеет значение, и Тома Рику я знаю не год и не два. Вы дали ему чрезмерную дозу героина и оставили умирать.

Грантленд ответил не сразу. — Я дал ему то, что он просил.

— Конечно. Вы очень щедры. Он хотел немножко отключиться. Вы же ему дали на полную катушку.

Грантленд стал говорить быстро, отгораживаясь защитной ширмой слов:

— Должно быть, я ошибся дозой. Я не знал, какова его обычная норма. Он находился в плохом состоянии, и я должен был дать ему что-нибудь для временного облегчения. Я собирался договориться с клиникой, чтобы его забрали. Теперь я вижу, что не стоило оставлять его без присмотра. Очевидно, ему стало хуже, чем я предполагал. Эти наркоманы непредсказуемы.

— На вашу удачу так оно и есть.

— Удачу?

— Рика не умер. Он был даже в состоянии разговаривать до того, как потерял сознание.

— Не верьте ему. Он патологический лгун, и у него зуб на меня. Я бы не стал снабжать его наркотиками...

— Ах не стали бы? А я думал, что вы как раз это и делаете, и все ломал голову, почему. Я также пытался представить, что произошло в вашем кабинете три года тому назад.

— Когда? — Он тянул время, чтобы выдать историю с лазейками, потайными ходами, укромными местечками — лишь бы спрятаться.

— Вы знаете, когда. Как умерла Алисия Холлман?

Он сделал глубокий вздох. — Для вас это будет неожиданностью. Алисия умерла в результате несчастного случая. Если кто и был виноват, так это ее сын Джерри. Он попросил меня принять миссис Холлман в виде исключения поздно вечером и сам привез ее ко мне. Она была страшно расстроена из-за чего-то и хотела получить таблетки, чтобы успокоить нервы. Я отказался выписать ей рецепт. Она выхватила из сумочки револьвер и попыталась застрелить меня. Джерри услышал выстрел. Он ворвался в кабинет и сцепился с ней. Она упала, ударившись головой о радиатор. Удар оказался смертельным. Джерри умолял меня не разглашать случившегося, защитить его и доброе имя матери и спасти семью от скандала. Я сделал, что мог, чтобы оградить их от неприятностей. Они были для меня не только пациентами, но и друзьями.

Грантленд опустил голову — услужливый мученик.

— Неплохой рассказ, впечатляет. Вы уверены, что он неотрепетирован?

Грантленд резко вскинул голову. На мгновение его глаза встретились с моими. В его зрачках вспыхнули красные огненные точки. Они скользнули мимо меня к окну, и я оглянулся через плечо. За окном виднелось лишь небо с отблесками городских огней.

— Это тот рассказ, что вы поведали Карлу сегодня утром?

— В общем, да. Карл требовал правды. Я почувствовал, что не имею права от него больше скрывать. Три года я носил в душе этот груз.

— Мне известно, какой вы совестливый доктор. Вы подцепили на крючок больного человека, рассказали ему лживую историю о смерти матери, всучили револьвер, науськали на брата и отпустили на все четыре стороны.

— Это было не так. Он попросил меня показать револьвер. Револьвер подтверждал правдивость моих слов. Мне кажется, я хранил его именно с этой целью. Я вынул револьвер из сейфа и показал.

— Вы хранили револьвер с мыслью об убийстве. Зарядили, держали наготове. Для Карла, не правда ли?

— Нет и еще раз нет. Но даже если и так, вы никогда не сможете доказать этого. Никогда. Он выхватил у меня револьвер и убежал. Я не сумел остановить его.

— Почему вы солгали о смерти матери?

— Это не ложь.

— Не отпирайтесь. — Я помахал пистолетом, напоминая Грантленду о его существовании. — Джерри не отвозил мать в город. Это сделал Сэм Йоган. Джерри не избивал ее до смерти. Он находился вместе с отцом в Беркли. И потом вы бы не стали рисковать ради Джерри. Мне на ум приходят только два человека, из-за которых вы стали бы рисковать — вы сами и Зинни. Зинни приезжала к вам вместе с Алисией?